Салют полярным собакам

Сие добрейшее, а здесь и полезнейшее человеку животное увеселяет ездока в пути веселым лаем своим и, часто оборачиваясь на бегу, ласкает его взглядом... Это не сентиментальность. Здесь и лучшие сентименталисты оставили бы свои мечтания, но человеку с чувством, ценящему здраво свое положение, на Ледовитом море дорога и улыбка собаки.

М. М. Геденштром


...Он родился и вырос на льдине, никогда не видел земли и зеленой травы. Вся жизнь его, видимо, пройдет среди вечных льдов и снегов, о чем он, конечно, не «жалеет», воспринимает ее как должное, имеет веселый нрав и вполне доволен своей собачьей судьбой.

На дрейфующей станции СП-22, где находилась также обслуживаемая красноярскими авиаторами высокоширотная экспедиция «Север», он был еще забавным щенком-подростком, получившим за дурашливый нрав кличку Баламут. Его проделки потешали всю станцию и ее окрестности, на которых располагались лагерь экспедиции и ледовый аэродром. Жизнерадостный пес неутомимо носился по льдине, охотно вступал в игры, прыгал и кувыркался, но излюбленным его делом были мелкие кражи.

Однажды радист Владимир Косов, придя в палатку, обнаружил отсутствие своей кожаной рукавицы. У входа сидел Баламут с совершенно невинным видом. Радист решил перехитрить лукавого пса. Словно невзначай, обронил возле него вторую рукавицу, пес ее моментально схватил и поволок закапывать в снег — где была зарыта и первая. Наблюдая за собакой, Косов установил местонахождение пропавшего имущества. Часто на льдине в самых неожиданных местах обнаруживались вдруг валенки, шарфы, носки, перчатки, полотенца и прочие предметы, уворованные Баламутом.

В следующем году экспедиция «Север» базировалась на «собственной» льдине. В лагере имелся единственный черный флегматичный пес Север, привезенный с материка радистом Александром Ковшиковым. И летчики попросили на время у полярников СП-22 старого знакомого — Баламута.

В Арктике такое одалживание распространено. Полярные собаки одинаково дружелюбно относятся ко всем людям, знакомым и незнакомым, и ревностно несут службу.

Помню, на острове Голомянном авиаторы попросили срочно разыскать запропавшего пса Цыгана и доставить к вертолету, который собирался лететь на мыс Арктический — северную точку Северной Земли. Сотрудники Диксонского управления по гидрометеорологии и контролю природной среды устанавливали там новую автоматическую радиометеостанцию и просили прислать собаку. Цыгана мы нашли на излюбленном собачьем месте — у помойки, он безропотно дал посадить себя в вездеход, а потом — в вертолет. Через несколько дней метеорологи, закончив дела, возвратились на Диксон, а Цыган, достойно выполнивший свой собачий долг, вернулся на Голомянный...

Следовало бы где-нибудь в Арктике поставить памятник полярным собакам — они заслужили его верной службой, тяжелой работой и неоценимой помощью в исследованиях полярных областей. На протяжении веков эти неприхотливые и выносливые животные были незаменимыми помощниками человека в борьбе с суровой природой Севера. Ни одна полярная экспедиция прошлого не обходилась без ездовых собак. Еще сравнительно недавно они были там единственным средством передвижения.

Французский полярный исследователь Поль-Эмиль Виктор в книге «Ездовые собаки — друзья по риску» утверждает, что первым в 1850 г. использовал собачью упряжку в полярных исследованиях шотландец Мак-Клинток. Но это, конечно, неверно. Еще в 1742 г. штурман Российского флота Семен Иванович Челюскин совершил беспримерное путешествие на собачьих упряжках. Пройдя около 4 тыс. (!) верст, он впервые достиг северной оконечности Азии — современного мыса Челюскин. Тысячи верст прошли на собаках его товарищи — Харитон Лаптев, Никифор Чекин. В 20-х годах прошлого века «собачий транспорт» активно использовали участники русской полярной экспедиции под начальством Ф. П. Врангеля. Фердинанд Петрович опубликовал «Замечания о езде на собаках» — кажется, первую статью по этому вопросу. Он же в 1846 г. впервые высказал идею использования собак для достижения полюса.

Американец Роберт Пири позднее писал: «Человек и эскимосская собака являются единственными механизмами, способными удовлетворить широким требованиям путешествия в Арктике».


Портрет с вожаком упряжки По летней тундре
В нашей стране одной из последних арктических экспедиций, пользовавшейся только собачьим транспортом, была экспедиция Г. А. Ушакова, впервые изучавшая в 1930—1932 гг. Северную Землю. В то время еще не существовало какого-либо другого надежного полярного транспорта. За два года, порой с невероятными трудностями исследователи объехали на собаках весь неведомый архипелаг и, проделав в маршрутах около 5 тыс. км, положили его на карту. Многие маршруты отмечены кровавыми следами собачьих лап, изрезанных льдом и настом. Иногда собаки не выдерживали тяжести походов и падали замертво прямо в упряжках. Ушаков писал: «Они делили с нами все тяготы и невзгоды. Во многом нашей победой мы обязаны их выносливости. Мы бы не проделали этот путь без помощи наших четвероногих... Хочется крикнуть им: «Спасибо, родные!»»

Не счесть примеров собачьей преданности. Почетный полярник С. В. Попов рассказывал мне случай с О. Я. Мендельманом — советским радистом, зимовавшим в Усть-Порту в 1920—1922 гг. Медведь поранил ему ногу, она стала сильно гноиться. Дело шло к гангрене. Врача на станции не было. Однажды, когда радист метался в жару, собака начала вылизывать ему глубокую рану и зализала так, что и шрам потом остался еле заметный.

У коренных народностей Севера собака почиталась как существо, способное отвести беду от человека. У первой долганской поэтессы Таймыра Огдо Аксеновой есть эпическая поэма «Бахыргас». Это взволнованный рассказ о тяжелом прошлом народа, о благородных обычаях. Бахыргас — имя собаки. У долган в прошлом был обычай: кроме человеческого имени давать родившемуся ребенку имя собаки, чтобы дух болезни принял его за щенка.

Неизвестно, кто автор мрачного афоризма: «Чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак». Можно с ним не согласиться, но памятника полярные собаки заслуживают — это верно. За границей такие памятники есть: в Нью-Йорке — в честь вожака собачьей упряжки Болто, доставившего зимой 1925 г. в город Ном на Аляске противодифтеритную сыворотку; в Токио — упряжке ездовых собак, оставленных в Антарктиде...

Сейчас вроде бы нет нужды в собачьих упряжках, их заменили самолеты и вертолеты, мощные вездеходы. Но для полярника собаки по-прежнему — помощники и друзья. Они охраняют от белых медведей, сопровождают в походах. И «как братья наши меньшие» своим присутствием доставляют радость, напоминают о доме.

Люди старшего поколения, вероятно, помнят, что о проделках жуликоватого пса Веселого в папанинском дрейфующем лагере по газетным сообщениям знала вся страна. Да что страна — весь мир! И хотя изобретательным воровством съестных припасов он вызывал подчас досаду, но, по признанию И. Д. Папанина, его проказы скрашивали однообразие быта зимовщиков.

На дрейфующих станциях не раз наблюдал я трогательную дружбу людей и собак, видел, как светлели лица полярников при общении с животными. Одних этих положительных эмоций достаточно, чтобы считать оправданными затраты на собачье довольствие.

...Такой же популярностью, как папанинский Веселый, пользовался у нас на льдине Баламут. За год он превратился в здорового пса светлосерой масти и являл собой типичный образец северной лайки: мощная грудь, сильные лапы, хвост кренделем, уши торчком. Характер у него остался прежний — игривый и добродушный, все забавлялись с ним по очереди. Меланхоличный Север участия в забавах не принимал, предпочитал отлеживаться в закутке, не забывая, однако, регулярно являться к кухне. Тут он преображался: сверкал глазами, махал хвостом и даже пытался прыгать.

Однажды началась подвижка льда, открылось широкое разводье, большим полукружьем опоясавшее лагерь с аэродромом. Приводная радиостанция оказалась на том «берегу», телефонный провод оборвало. Когда полынья подернулась молодым ледком, радисты решили посмотреть, нельзя ли перебраться через нее на лыжах и протащить провод. Худощавый телефонист Рафик Хакимов (про него шутили: «45 кг с рюкзаком и шапкой») доказывал:

— Я легкий, проскочу.

Впереди бежали собаки. Баламут, достигнув полыньи, потрогал лед лапой и попятился. А Север как бежал по тропинке с обычным своим отрешенным видом, так и выскочил на разводье. Тонкий лед под ним хрустнул, и он тотчас оказался в воде. Пес лихорадочно цеплялся лапами за хрупкие края полыньи, но она росла. Это и подсказало выход. Радисты начали лыжными палками долбить ледок, пробивая спасительную дорожку Северу. С большим трудом удалось помочь ему выбраться. Пес судорожно встряхнулся, но мороз мгновенно превратил его в живую сосульку. Север отчаянно бросился в сугроб и начал кататься в нем.

— Домой! Домой! — хрипло заорал его хозяин Ковшиков.

Мокрый, дрожащий пес являл собой жалкое зрелище. Скуля, он неуверенной рысцой едва добежал до лагеря. В палатке его оттаяли, отогрели, дали горячую пищу, и ледяное купание осталось без последствий. Разве что он стал еще более флегматичным и задумчивым.

В этом случае проявились характеры обеих собак, их индивидуальности. Одну из таких ярких собачьих индивидуальностей описал известный полярник Э. Т. Кренкель, зимовавший в 1936 г. на Северной Земле. У них был пес Казанова, получивший свою кличку за склонность к донжуанству. Как и положено вожаку собачьей своры, он забирал при кормежке лучшие куски и норовил прихватить чужие. Наводя порядок во время очередной раздачи корма, Кренкель схватил Казанову за загривок, тот зарычал и вырвал у него порядочный клок от кожаных меховых штанов, которыми Кренкель чрезвычайно гордился. Прижав пса коленом и держа левой рукой за загривок, Кренкель принялся «внушать» ему, «кто тут является царем природы». Рядом сидели две собаки и внимательно наблюдали за посрамлением своего владыки. Казанова встал, медленно ушел за сарай и лег. Он лежал, не двигаясь, день, два, три... Кренкель носил ему самую вкусную еду, уговаривал, но пес к ней не притронулся. Через неделю он околел. Конечно, не физическое «внушение» было тому причиной. «А только и у собак есть свое самолюбие и гордость», — отмечал Кренкель.

Такой же гордый пес Моряк обитал в поселке аэропорта Средний на Северной Земле, где была база нашей экспедиции. Он попал туда с СП-22 и не признавал местных собак, которые обходили его стороной. Подружился с ним только Буран, потерявший, очевидно в драке, глаз.

Когда мы возвращались из экспедиции, встретившие нас на Среднем


Возьми меня с собой
Моряк и Буран прыгали, оставляя на снегу клочья шерсти — они линяли. Странно было видеть такую картину среди огромных заиндевевших сугробов. Еще стоял мороз, но по календарю уже была весна в разгаре. И собачья природа брала свое — псы освобождались от густых зимних шуб.

Старый полярный летчик Гурий Владимирович Сорокин, работавший в нашей экспедиции консультантом по ледовым аэродромам, был в 1955 г. участником Первой Советской антарктической экспедиции. Он рассказал, в какой переплет попали привезенные туда 50 собак. В Антарктике ведь все наоборот: осенью начинается весна, а летом наступает зима. Как только псы начали линять, ударили жестокие морозы. Бедные животные не знали, куда деваться, и жалобно выли. Пришлось забрать их в домики. Акклиматизировались они только через три года.

Как видите, еще в начале 50-х годов полярные экспедиции не обходились без собак. Но и в наши дни рано давать им «отставку».

Когда-то и Норденшельд, и Нансен, и Роберт Пири, и Руал Амундсен закупали собак в России. Особенно славились колымские, амурские и собаки Обского Севера. В 30-х годах, когда начиналось широкое хозяйственное освоение Советской Арктики, были организованы специальные питомники ездовых собак. Журнал «Советская Арктика» справедливо писал тогда: «Распространение на Севере вездеходов, аэросаней и авиации отнюдь не препятствует развитию транспортного собаководства, а, наоборот, только способствует ему». В годы войны собаки вывозили с поля боя раненых, подвозили на передовую патроны и другие грузы. В опубликованной в 1946 г. книге «Ездовое собаководство» рассказывается, например, о младшем сержанте Полянских, который со своей упряжкой за годы войны вывез с поля боя 726 раненых, доставил 29 тонн грузов.

К сожалению, сейчас в Арктике та же проблема с собаками, что и с лошадьми на материке. Хозяйственники только усмехаются: «Собаки... в наш век?» Коренные жители Севера — чукчи, ненцы — даже фотографироваться не хотят на фоне оленьих и собачьих упряжек. Желают, чтобы «фоном» служил самолет или вездеход. Но ведь немало случаев, когда оленя и собаку в Арктике ничто не заменит. Еще не редкость в тундре брошенные «Бураны» — сломался, а запчастей нет. Более того, можно рассказать, как гибли люди, опрометчиво понадеявшиеся на машину. Собаки же всегда выручат, выведут к жилью.

В окружной газете «Советский Таймыр» читал я про рыбака-охотника Потаповского опытно-производственного хозяйства Якова Яковлевича Шмаля. 30 лет промышляет он в тундре и в отличие от многих, оседлавших «Бураны», по-прежнему ездит на собачках. Опытный следопыт не без оснований утверждает, что рано еще полностью переходить на снегоходы. Пока эти машины несовершенны, далеко в тундру ездить на них рискованно. Зачем отказываться от традиционного, испытанного способа? Стоило бы, по моему мнению, Таймырскому окружному агропромышленному комитету организовать разведение ездовых и оленегонных лаек в специальных питомниках.

На Аляске существуют многочисленные клубы любителей ездового собаководства, ежегодно проводятся гонки собачьих упряжек. Некоторые рекорды скорости, установленные на этих гонках, не могут не вызывать восхищение — например, 335 км за 19 часов 46 минут! Кстати сказать, самыми резвыми считаются на Аляске собаки «хаски» — потомки лаек, вывезенных когда-то из Сибири.


...Когда закончилась наша экспедиция, Баламута решили отправить домой с попутным самолетом. Наш радист Володя Косов отстукал на СП-22:

— К вам спецрейсом летит Ан-2, на борту пакет и один пассажир — Баламут.

Радист на станции не разобрался в ситуации:

— Уточните фамилию и должность пассажира.

Присутствующие, необыкновенно оживившись, тут же сочинили ответ: «Фамилия Баламут, работает собакой».

...Пес привычно запрыгнул в самолет, мотор взревел, а диспетчер Толя Ядрышников выстрелил из ракетницы.

Салют полярным собакам!

Ярославцев В. А.